Я смахнул со стола последние хлебные крошки. Теперь сцена совершенно пуста. В глубине сцены расположились скромные декорации: аккуратно нарезанный лимон и два заварных пирожных на фоне выцветших от солнца обоев. На столе появились чопорный, с длинным прямым носом чайник и его низенькая краснощекая супруга. Сахарница. Две рыжие, с белыми веснушками чашки я поставил на край стола. Сейчас, по мановению моей руки начнется одноактная пьеса, которую — не мудрствуя лукаво — назовем «Чайная церемония». Актеры сегодня будут играть только для тебя, ты одна вправе решать: аплодировать им или же выгнать всех из театра вон.

Час назад, когда я сидел на этом же стуле и ждал тебя, я придумал сказку. О том, как человек сидел на стуле и ждал. Он привык ждать — вообще-то, это была его работа: сидеть и ждать. Но человек очень не любил свою работу и надеялся, что когда-нибудь люди изобретут средство от ожидания, и тогда его и его друзей по работе уволят за ненадобностью. Это будет счастливый день. А пока что человек сидел, ждал и разговаривал с огненно-желтой канарейкой, которая жила в большой серебряной клетке.

Такая вот сказка. Глупая. Не знаю только, чем она закончилась.

Но прости, я отвлекся. Меня вечно уносит куда-нибудь в сторону. Итак, пьеса. Убавим верхний свет, зажжем настольную лампу. Теперь смотри внимательно. Первым начинает свой танец почтенный чайник. Он выходит на середину стола и поворачивается так, чтобы каждый мог оценить правильность его изящно выточенного носа. К чайнику весело подбегают чашки и замирают в почтительном реверансе, не добежав до него каких-то шагов пять. Бьют часы. Одиннадцать раз. Чудное совпадение, этот момент не был предусмотрен, но как удивительно удачно бой вошел в текст нашей пьесы. Наступает ответственная минута. Чайник подходит к одной чашке и медленно, с достоинством кланяется ей, потом подходит к другой чашке; тоже кланяется. Теперь чашки наполнены крепким чаем. Ты заметила — у меня все чашки изнутри белые? Это немаловажная деталь чайной церемонии — нужно не только вдыхать аромат чая — нужно видеть его цвет. Ты посмотри, какой прозрачный, радостный цвет у края чашки, и каким тяжёлым, бархатным он становится в глубине. Дно лишь слабо угадывается, и в каждой чашке плещется отражение лампочки. В тёмной же посуде чай кажется мутным, и ощущение глубины совсем отсутствует. Прости, за этой болтовнёй я позабыл предложить тебе лимон. Вот так. Нет, сам я, пожалуй, откажусь. А наша пьеса продолжается. Вслед за супругом в танец вступает полногрудая сахарница. Она величаво подплывает к твоей чашке и снимает шляпку. Тебе сколько сахара? Ложечку, две? Давай насыплем сахар прямо на лимон. Горкой. Лимон тут же утонет — но ты не досчитаешь и до пятидесяти, как он снова, своевольной птицей, взлетит вверх. Смотри. Вот видишь, я был прав.

Чайник и сахарница сыграли свои роли и отошли на задний план — к декорациям. Нынче всё внимание снова на чашках. Они расползлись по краям стола, они рыжие с веснушками снаружи и белые изнутри, они наполнены крепким чаем, в твоей чашке спасательным кругом плавает лимон. Но он не спасёт меня, я уже повторяюсь, я не знаю, о чём говорить дальше. Зачем я выдумываю «Чайную церемонию»? Я вижу — ты понимаешь причину. Конечно же, затем, чтобы как можно дольше не начинать разговор о главном. О том, что касается только нас с тобой. Ты знаешь о чём.